Миссионеры - Страница 13

К оглавлению

13

Перебравшись на ту сторону, Сехеи первым делом заглянул в ангар, где при свете стеклянных трубок разбирали «рутианги». Там ему доложили, что машина захвачена поразительная: редкой маневренности, скоростная, возможный радиус действия – практически весь архипелаг. Да что там говорить – шесть принципиально новых узлов, а наших дикарей из конструкторского «на тростник» пора гнать всей командой…

– Где Хромой? – спросил стратег.

Ему доложили, что Хромой беседует с вестником в укрытии. Пройдя коротким, продолбленным в скале коридором, Сехеи приоткрыл входную циновку и заглянул внутрь. Да, беседовали…

– Все равно глупо ты тогда сделал, глупо! – с жаром говорил вестник Арраи. – Ты же видел, что я захожу тебе в хвост! Надо было…

Слова у вестника кончились. Но заговорили руки. Правая изображала ракетоплан Хромого, левая – его собственный. А вокруг снова ревело разорванное ракетами небо над Тара-Амингу.

Хромой слушал вестника с восторгом. Его изуродованное ожогами лицо сияло.

– Так мне же только этого было и надо! – закричал он, отводя в сторону руки вестника. – Меня же и подняли с целью утащить вас подальше от транспорта! Изобразить прорыв к авианосцу, понял? И вы клюнули! А пока вы со мной возились, транспорт успел уползти в бухту, под прикрытием! Так что это еще вопрос – кто кого!.. Но таранил ты меня классно…

«Вот и сбылось Пророчество, – с усмешкой подумал Сехеи. – Прозвучало Настоящее Имя Врага, и нет отныне ни утренних, ни вечерних…»

Он вошел, и разговор оборвался. Оба пилота встали перед стратегом. Лицо у вестника снова было надменное, замкнутое.

– А что ты сам об этом думаешь? – спросил Сехеи. – Почему послали именно тебя? И на такой машине?

– Я – вестник, – сдержанно ответил Арраи.

Этим было сказано все. Жги его, прокалывай медленно бамбуком – ответ будет один: я – вестник. И не было еще случая, чтобы хоть кто-нибудь из них заговорил и открыл бы, с какой истинной целью он послан. Да им и не сообщали никогда истинной цели. И не потому, что в мужестве их сомневались, а так – на всякий случай.

– Я знаю, – мягко сказал Сехеи. – И не буду тебя больше об этом спрашивать…

Он повернулся и увидел, что у входа, придерживая циновку, стоит Таини и смотрит на парламентера.

– Я искала тебя, – сказала она, заставив себя наконец повернуться к стратегу.

Они вышли и остановились у стены ангара.

– Я запросила «тростник». Того человека найти нигде не удалось. Видимо, они уже убили его…

– На решетках смотрели?

– Рано… – помолчав, отозвалась она. – К решеткам его вынесет завтра к полудню…

Сехеи оглянулся на вход в укрытие.

– Так ты не хочешь поговорить с ним?

– Не знаю, – сказала она. – Нет.

– Почему?

– Не знаю… – Таини с тоской смотрела на проступающие сквозь циновку тени бамбуковых ребер ангара. – Я сейчас увидела его… Это он, но… Это уже совсем другой человек, тама'и. Он давно все забыл. Мы теперь просто не поймем друг друга…

Каравелла «Святая Дева».
Пятидесятый день плавания

Молясь и предаваясь благочестивым размышлениям, я прогуливался в одиночестве по песчаному, усеянному невиданными раковинами берегу, когда зрение мое было смущено следующей картиной: два солдата заметили подкравшегося к лагерю туземца, и один из них со смехом выстрелил из мушкета. Несчастный упал, и солдат с ножом в руке приблизился к нему, намереваясь зарезать раненого, как бессмысленное животное.

Я поспешил к ним и приличными случаю словами указал солдату, что он берет на душу тяжкий грех, убивая человека ради забавы. На это солдат возразил мне, что поскольку туземец не приобщен к истинной вере и не знает Бога, то, следовательно, в убийстве его не больше греха, чем в убийстве зверя.

«Домашний скот дьявола» – так выразился этот простолюдин, и я не мог не подивиться меткости его слов. Действительно, лицо несчастного было обезображено изображениями ската и акулы, которые, как известно, суть не что иное, как два воплощения врага рода человеческого.

Но мне ли, искушенному в риторике и богословии, было отступать в этом споре! Не лучше ли будет, вопросил я, дать Божьему созданию умереть не как зверю, но как человеку, узревшему свет истинной веры? И солдат, подумав, спрятал свой нож.

Сердце мое ликует при воспоминании о том, какая толпа собралась на берегу, дабы присутствовать при совершении обряда, какой радостью и благочестием светились обветренные грубые лица этих людей, как ободряли они – низкими словами, но искренне – туземца, готового воспринять свет Божий.

Адмирал был недоволен, что отплытие откладывается, но даже ему пришлось уступить единому порыву осененной благодатью толпы. Обряд был совершен, и туземца с торжеством возвели на костер, ибо теперь, перестав быть бессмысленным животным, он подлежал церковному суду за явную связь с дьяволом.

Прими его душу, Господи! Он умер как человек, пламя костра очистило его, выжгло все вольные и невольные прегрешения.

А ночью мне явился некто в белых ризах и рек: иди на юг. Там живут, не зная веры, не ведая греха, и золото лежит, брошенное за порогами хижин…

Руонгу, резиденция Старого.
Шестьдесят первый год высадки. День двести шестой

Поскрипывали канаты. Шурша серым, высохшим до хрупкости маскировочным тряпьем, плетеная кабина подвесной дороги карабкалась все выше и выше вдоль зеленого склона Руонгу. Зелень, впрочем, была с белесым налетом, а подрагивающую кабину то и дело обдавало тухлыми запахами химического завода.

Полуобернувшись, Сехеи хмуро следил через плечо, как отступает подернутая мутной пленкой бухта, с каждым метром пути становясь все красивее. То здесь, то там беспорядочно мелькали ослепительные вспышки передающих зеркал.

13